Я был только тем, чего
ты касалась ладонью,
над чем в глухую, воронью
ночь склоняла чело.
Я был лишь тем, что ты
там, снизу, различала:
смутный облик сначала,
много позже - черты.
Это ты, горяча,
ошую, одесную
раковину ушную
мне творила, шепча.
Это ты, теребя
штору, в сырую полость
рта вложила мне голос,
окликавший тебя.
Я был попросту слеп.
Ты, возникая, прячась,
даровала мне зрячесть.
Так оставляют след.
Так творятся миры.
Так, сотворив их, часто
оставляют вращаться,
расточая дары.
Так, бросаем то в жар,
то в холод, то в свет, то в темень,
в мирозданьи потерян,
кружится шар.
Из "Старых английских песен"
Заспорят ночью мать с отцом.
И фразы их с глухим концом
велят, не открывая глаз,
застыть к стене лицом.
Рыдает мать, отец молчит.
И козодой во тьме кричит.
Часы над головой стучат,
и в голове - стучит...
Их разговор бросает в дрожь
не оттого, что слышишь ложь,
а потому, что - их дитя -
ты сам на них похож:
молчишь, как он (вздохнуть нельзя),
как у неё, ползёт слеза.
"Разбудишь сына". - "Нет, он спит".
Лежит, раскрыв глаза!
И слушать грех, и грех прервать.
Не громче, чем скрипит кровать,
в ночную пору то звучит,
что нужно им и нам скрывать.
Комментарий. Козодой - это птичка такая. "...Ареал обыкновенного козодоя охватывает Европу на север до Архангельска и Азию до Забайкалья. На север эта птица распространена до Томска и Енисейска, на юг — до Западного Пакистана и до средиземноморских берегов Малой Азии. Гнездится он и в Северо-Западной Африке..." (ну и так далее).Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза,
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь.
Вся комната напоена
Истомой - сладкое лекарство!
Такое маленькое царство
Так много поглотило сна.
Немного красного вина,
Немного солнечного мая -
И, тоненький бисквит ломая,
Тончайших пальцев белизна.
Дано мне тело - что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
На стёкла вечности уже легло
Моё дыхание, моё тепло.
Запечатлеется на нём узор
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть -
Узора милого не зачеркнуть.
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него - то малина
И широкая грудь осетина.
Твоим узким плечам под бичами краснеть,
Под бичами краснеть, на морозе гореть.
Твоим детским рукам утюги поднимать,
Утюги поднимать да веревки вязать.
Твоим нежным ногам по стеклу босиком,
По стеклу босиком да кровавым песком...
Ну, а мне за тебя черной свечкой гореть,
Черной свечкой гореть да молиться не сметь.
В Хороссане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог.
Там живет задумчивая пери.
В Хороссане есть такие двери,
Но открыть те двери я не мог.
У меня в руках довольно силы,
В волосах есть золото и медь.
Голос пери нежный и красивый.
У меня в руках довольно силы,
Но дверей не смог я отпереть.
Ни к чему в любви моей отвага.
И зачем? Кому мне песни петь?-
Если стала неревнивой Шага,
Коль дверей не смог я отпереть,
Ни к чему в любви моей отвага.
Мне пора обратно ехать в Русь.
Персия! Тебя ли покидаю?
Навсегда ль с тобою расстаюсь
Из любви к родимому мне краю?
Мне пора обратно ехать в Русь.
До свиданья, пери, до свиданья,
Пусть не смог я двери отпереть,
Ты дала красивое страданье,
Про тебя на родине мне петь.
До свиданья, пери, до свиданья.
Когда встали из-за стола, Левину хотелось идти за Кити в гостиную; но он боялся, не будет ли ей это неприятно по слишком большой очевидности его ухаживанья за ней. Он остался в кружке мужчин, принимая счастие в общем разговоре, и, не глядя на Кити, чувствовал её движения, её взгляды и то место, на котором она была в гостиной. Он сейчас уже и без малейшего усилия исполнял то обещание, которое он дал ей, - всегда думать хорошо про всех людей и всегда всех любить. Разговор зашёл об общине, в которой Песков видел какое-то особенное начало, называемое им хоровым началом. Левин был не согласен ни с Песцовым, ни с братом, который как-то по-своему и признавал и не признавал значение русской общины. Но он говорил с ними, стараясь только помирить их и смягчить их возражения. Он нисколько не интересовался тем, что он сам говорил, еще менее тем, что они говорили, и только желал одного - чтоб им и всем было хорошо и приятно. Он знал теперь то, что одно важно. И это одно было сначала там, в гостиной, а потом стало подвигаться и остановилось у двери. Он, не оборачиваясь, почувствовал устремлённый на себя взгляд и улыбку и не мог не обернуться. Она стояла в дверях с Щербацким и смотрела на него. - Я думал, вы к фортепьянам идёте, - сказал он, подходя к ней. - Вот чего мне недостаёт в деревне: музыки. - Нет, мы шли только затем, чтобы вас вызвать, и благодарю, - сказала она, как подарком, награждая его улыбкой, - что вы пришли. Что за охота спорить? Ведь никогда один не убедит другого. - Да, правда, - сказал Левин, - большею частью бывает, что споришь горячо только оттого, что никак не можешь понять, что именно хочет доказать противник. Левин часто замечал при спорах между самыми умными людьми, что после огромных усилий, огромного количества логических тонкостей и слов спорящие приходили, наконец, к сознанию того, что то, что они долго бились доказать друг другу, давным-давно, с начала спора, было известно им, но что они любят разное и потому не хотят назвать того, что они любят, чтобы не быть оспоренными. Он часто испытывал, что иногда во время спора поймёшь то, что любит противник, и вдруг сам полюбишь это самое и тотчас согласишься, и тогда все доводы отпадают, как ненужные; а иногда испытывал наоборот: выскажешь, наконец, то, что любишь сам и из-за чего придумываешь доводы, и если случится, что выскажешь это хорошо и искренно, то вдруг противник соглашается и перестаёт спорить. Это-то самое он хотел сказать. Она сморщила лоб, стараясь понять. Но только что он начал объяснять, она уже поняла. - Я понимаю: надо узнать, за что он спорит, что он любит, тогда можно... Она вполне угадала и выразила его дурно выраженную мысль. Левин радостно улыбнулся: так ему поразителен был этот переход от запутанного многословного спора с Песцовым и братом к этому лаконическому и ясному, без слов почти, сообщению самых сложных мыслей. Щербацкий отошёл от них, и Кити, подойдя к расставленному карточному столу, села и, взяв в руки мелок, стала чертить им по новому зелёному сукну расходящиеся круги. Они возобновили разговор, шедший за обедом: о свободе и занятиях женщин. Левин был согласен с мнением Дарьи Александровны, что девушка, не вышедшая замуж, найдёт себе дело женское в семье. Он подтверждал это тем, что ни одна семья не может обойтись без помощницы, что в каждой бедной и богатой семье есть и должны быть няньки, наёмные или родные. - Нет, - сказала Кити покраснев, но тем смелее глядя на него своими правдивыми глазами, - девушка может быть так поставлена, что не может без унижения войти в семью, а сама... Он понял её с намёка. - О! да! - сказал он, - да, да, да, вы правы, вы правы! И он понял все, что за обедом доказывал Песцов о свободе женщин, только тем, что видел в сердце Кити страх девства и униженья, и, любя её, он почувствовал этот страх и униженье и сразу отрёкся от своих доводов. Наступило молчание. Она все чертила мелом по столу. Глаза её блестели тихим блеском. Подчиняясь её настроению, он чувствовал во всем существе своём все усиливающееся напряжение счастия... - Ах! я весь стол исчертила!- сказала она и, положив мелок, сделала движенье, как будто хотела встать. "Как же я останусь один без неё?" - с ужасом подумал он и взял мелок. - Постойте, - сказал он, садясь к столу. - Я давно хотел спросить у вас одну вещь. Он глядел ей прямо в ласковые, хотя и испуганные глаза. - Пожалуйста, спросите. - Вот, - сказал он и написал начальные буквы: к, в, м, о, э, н, м, б, з, л, э, н, и, т? Буквы эти значили: когда вы мне ответили: этого не может быть, значило ли это, что никогда, или тогда?" Не было никакой вероятности, чтоб она могла понять эту сложную фразу; но он посмотрел на нее с таким видом, что жизнь его зависит от того, поймёт ли она эти слова. Она взглянула на него серьёзно, потом оперла нахмуренный лоб на руку и стала читать. Изредка она взглядывала на него, спрашивая у него взглядом: "То ли это, что я думаю?" - Я поняла, - сказала она, покраснев. - Какое это слово? - сказал он, указывая на н, которым означалось слово никогда. - Это слово значит никогда, - сказала она, - но это неправда! Он быстро стёр написанное, подал ей мел и встал. Она написала: т, я, н, м, и, о. Долли утешилась совсем от горя, причинённого ей разговором с Алексеем Александровичем, когда она увидела эти две фигуры: Кити с мелком в руках и с улыбкой робкою и счастливою, глядящую вверх на Левина, и его красивую красивую фигуру, нагнувшуюся над столом, с горящими глазами устремлёнными то на стол, то на неё. Он вдруг просиял: он понял. Это значило: "тогда я не могла иначе ответить". Он взглянул на неё вопросительно, робко. - Только тогда? - Да, - отвечала её улыбка. - А т... А теперь? - спросил он. - Ну, так вот прочтите. Я скажу то, чего бы желала. Очень бы желала! - Она записала начальные буквы: ч, в, м, з, и, п, ч, б. Это значило: "чтобы вы могли забыть и простить, что было". Он схватил мел напряжёнными, дрожащими пальцами и, сломав его, написал начальные буквы следующего: "мне нечего забывать и прощать, я не переставал любить вас". Она взглянула на него с остановившеюся улыбкой. - Я поняла, - шёпотом сказала она. Он сел и написал длинную фразу. Она все поняла и,не спрашивая его: так ли? взяла мел и тотчас же ответила. Он долго не мог понять того, что она записала, и часто взглядывал в её глаза. На него нашло затмение от счастия. Он никак не мог подставить те слова, какие она разумела; но в прелестных сияющих счастьем глазах ее он понял все, что ему нужно было знать. И он написал три буквы. Но он еще не кончил писать, а она уже читала за его рукой и сама докончила и записала ответ: Да. - В secretaire играете? - сказал старым князь, подходя. - Ну, поедем однако, если ты хочешь поспеть в театр. Левин встал и проводил Кити до дверей. В разговоре их все было сказано; было сказано, что она любит его и что скажет отцу и матери, что завтра он приедет утром.
